|
КО МНЕ ВСЕГДА ХОРОШО ОТНОСИЛИСЬ ЛЮБЫЕ ВЛАСТИ – Кирилл Юрьевич, недавно вы закончили съёмки в новом сериале Бортко «Мастер и Маргарита», где сыграли Понтия Пилата. Извините, но, кажется, он был гораздо младше вас? – Сколько ему было лет на самом деле, толком никто не знает. Опасения вначале были, но всё-таки на эту роль утвердили меня. Съёмки уже закончились, и прошло озвучание. Ничего в целом про сам фильм пока сказать не могу, потому что видел только свои эпизоды во время озвучания. – Многие говорят, что с этим романом связаны какие-то странные загадочные истории, и что они случались во время других съёмок. В этот раз вы почувствовали что-то похожее? – Нет, слава Богу, ничего похожего на чертовщину не было. –Можно ли эту роль по накалу страсти сравнить с ролью Ивана Карамазова? – Это совсем другой материал, совсем другая драматургия, хотя Достоевский и Булгаков – оба великие писатели, но всё-таки они жили в разное время и писали о разном. Могу сказать, что мне было очень интересно сниматься. Я с удовольствием этим занимался, потому что особенно в последнее время редко приходится работать с настоящим драматургическим материалом, с настоящей литературой высокого качества, где есть над чем подумать и поломать голову. Поэтому для меня предложение Бортко было очень интересным и я с удовольствием согласился. Хотя возраст Пилата и у меня вызывал сомнения, но Володя Бортко меня убедил, что возраст не самое главное. – Вы вместе с Михаилом Ульяновым доснимали «Братьев Карамазовых» после смерти Пырьева. Легко было после такого мастера заканчивать съёмки? – Сцены суда и в Мокром, разговора Ивана с чёртом снимали без Пырьева. Какие-то кусочки третьей серии были сняты и им, раньше ведь работали как следует, то есть серьёзно, и по серии в день не снимали. Но надо сказать, что после смерти Ивана Александровича мы долгое время вообще ничего делать не могли. Он был лидером и всё держал в своих руках. – То, что вы живёте в Петербурге, наверное, даёт вам особое понимание Достоевского? – Так получилось, что я нигде, кроме Ленинграда, долго не жил, исключая при этом пять лет жизни в Киеве и восемь в армии. Конечно, жизнь в Петербурге даёт особое понимание Достоевского. Я много ходил по маршрутам его героев, ведь он всегда был очень точен в описании – сколько шагов герой прошёл от одного места до другого, что он увидел перед собой. У нас в театре была заведующая литчастью Дина Шварц, мой большой друг, она много лет проработала с Товстоноговым. Она очень хорошо знала все эти маршруты и водила меня по ним, в том числе и в дом Рогожина на Гороховой. У Фёдора Михайловича была несколько болезненная душа, и к Петербургу у него тоже была болезненная страсть – то он его ненавидел, то обожал и жить не мог без него. Это отношение я чувствую и по себе. Иногда у меня бывают такие периоды, особенно осенью – в октябре или ноябре, – когда я ненавижу Петербург и чувствую, что помираю. В эти месяцы готов уехать из города куда угодно. Кстати, недаром петербургская знать в это же время уезжала из города – кто в Ниццу, кто в Италию. Но зато потом бывает такой Петербург, который искупает все свои неприятности своей красотой, своим величием, своей духовностью. – А как вам нынешнее его состояние? – Если он в течение почти столетия числился в областных центрах и соответственно финансировался, то за два года или пять лет восстановить ничего невозможно. Во всяком случае сегодня он значительно лучше, чем был несколько лет назад. Очень много было сделано к 300-летию города, и фасады домов и некоторые улицы выглядят очень красиво. Это всё, конечно, здорово, но в городе есть не только фасады, но и дворы и переулочки, работы тут непочатый край, и сделать всё сразу невозможно. Сначала надо привести всё в достойное состояние и постоянно поддерживать это состояние. Беда города ещё в том, что город строился в очень короткий исторический период, весь центр практически был построен за 50-60 лет. Поэтому он одновременно и пришёл в ветхость. – Вы как-то сказали, что нынешнее состояние страны – это итог того, что мы 70 лет жили при фарисействе. Сегодня его стало меньше, чем было? – Фарисейство, наверное, было, есть и будет, пока будет существовать человек. Всегда были жадные и щедрые, и всегда они будут. Важно, чтобы люди в погоне за прибылями не забывали, что они граждане своей страны, и чтобы они заботились не только о своём кармане, но и о тех, у кого не так много денег, как у них. Мне кажется, что сегодня это очень важный вопрос. Я имею в виду и меценатство, и благотворительность, которые в высшем русском аристократическом обществе всегда занимали большое место. – Вы выросли в совершенно другой стране, на других идеалах. Как вы относитесь к тому, что сегодня актёры стали получать большие гонорары? Каким должно быть, на ваш взгляд, служение искусству – корыстным или нет? – Прежде всего, из служения искусству нельзя делать кормушку. Всё-таки это – не побоюсь этого слова – сфера высокой духовности. Если ты служишь ей и при этом тебе платят миллион, то – слава Богу! Но никогда на первое место нельзя ставить этот миллион. Недавно я прочитал в одной газете список наших миллионеров-деятелей спорта и культуры, артистов там не так уж и много. Я обратил внимание, что у нас, как и в остальном мире, есть тенденция – списки самых богатых возглавляют молодые спортсмены. Но это же хорошо, раньше они вообще числились на заводе слесарями, шоферами, получали копейки и при этом выигрывали мировые чемпионаты. А сейчас получают миллионы, а толку ноль. – По-прежнему болеете за «Зенит»? – За кого же ещё? Я очень люблю «Зенит» и вообще ленинградский футбол. Считаю, что он всегда отличался несколько от других городов, в питерском футболе всегда была какая-то изюминка. Он мне очень дорог, и судьба моей единственной команды, которая играет от имени Петербурга, мне небезразлична. В своё время я сам играл в футбол. Для мальчишки играл профессионально, наверное, поэтому взяли в команду ленинградского «Спартака». – Принято считать, что в вашем возрасте люди не понимают происходящее вокруг и начинают брюзжать. Вы тоже что-то не понимаете в современности? – Это вечная проблема – уходящее поколение не принимает молодого поколения. Я тоже многого не понимаю. Например, увлечения примитивной попсой. Но, с другой стороны, я вспоминаю, как наше поколение в молодости было заражено джазом и как на это смотрели пожилые люди. Они считали, что джаз – это дьявольская музыка, что это музыка толстых и денежных мешков. Так что, мне, может быть, что-то и не нравится сегодня, но я стараюсь быть достаточно корректным, чтобы не оскорбить тех, кто увлекается тем, что мне не нравится. Пошлые песни были всегда, и в наше время тоже. А какие чудные песни были во время войны! Какие стихи были в то время! Симоновское «Жди меня», переписанное от руки, было у каждого солдата в гимнастёрке. – Сколько было вам, когда вы хотели уйти добровольцем на фронт? – 17. стр.1 стр.2 стр.3 |
    
|
Сайт создан в системе uCoz