|
( Статья от15.09.2000 - . Независимая газета) Наследник К 75-летию Кирилла Лаврова Все известно о нем - любимце Товстоногова, ближайшем и верном Мастеру. И то, что народный артист Советского Союза Кирилл Юрьевич Лавров не имеет профессионального актерского образования. И то, что начинал он во "вспомсоставе", все постигая на ходу, в "процессе", сначала в Киевском русском театре имени Леси Украинки, потом - три великих товстоноговских десятилетия в Ленинградском, Петербургском Большом драматическом. Известно, что из Киева в Ленинград его "вывел" знаменитый режиссер Борис Хохлов, пригласив, однако, не самого Лаврова, а его даровитую и красивую жену, актрису Валентину Николаеву. Молодая супружеская пара с маленьким сыном едва успела приехать, как Хохлов умер. Новый главный - грузин в тяжелых квадратных очках, с дымящейся трубкой, в модном клетчатом пиджаке с накладными плечами и низким рокотанием в голосе Лаврова напугал, объявив труппе, что собирается ставить героико-романтический репертуар, и предупредив, что "съесть" его, как иных и многих режиссеров-предшественников в БДТ, на этот раз не удастся, ибо он - "не съедобен". Лавров понес заявление об уходе, тем более что незадолго перед тем, сыграв юного и трогательного Викентьева в "Обрыве" Гончарова, получил приглашение в Театр комедии от Николая Акимова. Никогда никого не уговаривающий остаться, Товстоногов на этот раз нарушил нерушимое правило, предложив подождать один год. Через год Лавров стал Лавровым. Судьба не позволила им разминуться. Так и слышится низкий голос Георгия Александровича, который называл Лаврова "Кира" и на "вы" - ласково, уважительно и любуясь. А любоваться было чем. Необоримым и властным обаянием, шармом мужественности, чувственности, столь редкой на "вегетарианской", под многими запретами советской сцене; славянской курносой красотой улыбки, равной которой не было, прищуром ярких серых глаз, мускулистой, легкой статью, ладностью, стройностью теннисиста-спортсмена. Девять лет армии, технической службы в авиации на Дальнем Востоке, на Курилах были за плечами стремительно поднимавшегося к славе, наградам и ролям актера. Армия, от которой он никогда не отрекался, которую молча, как и все самое важное в жизни, любил, которую никогда не обличал, не клеймил (разве что - пронзительно жалел в нынешнем трагическом ее положении) - оставалась, продолжала жить в нем. Давно ставший актером из актеров, человеком компромиссной, чреватой унижением и искательством, жестоким соперничеством профессии, в меру честолюбивый, скрытный, упорный, когда нужно - дипломатичный, безмерно трудолюбивый, как все "птенцы" гнезда Товстоногова, - Лавров не усвоил ничего специфически актерского. Армейские немногословие и закрытость, чувство долга, верность данному слову, четкость и дисциплина отличают его. Во времена больших соблазнов, легко доступных знаменитостям высочайших "благ", тотальной, до зуда и жара в ладонях "дачи" (как говаривал о светлейшем попрошайке и взяточнике Алексашке Меншикове автор "Восковой персоны" Юрий Тынянов); в "эпоху" всемерно поощряемого властью сближения с художественной интеллигенцией невозможно представить Лаврова суетящимся, просящим, искательным, "дружащим" на пользу себе или делу. За двенадцать лет российской смуты и словоговорения с высоких трибун, он, слава Богу, не стал публичным оратором. Достоинством он наделяет даже отрицательных своих персонажей - грибоедовского Молчалина или чеховского Соленого. Высокую меру вкуса он (хоть и выросший в прекрасной ленинградской семье, возле любящего отца, оригинального мыслителя, знаменитого артиста Юрия Лаврова и талантливой эстрадной чтицы, красавицы - матери, но рано ушедший из дома в другую - простую, солдатскую, офицерскую среду) воспитал в себе сам. (Что сказывается не только в костюмах, которые со свободой и элегантностью он носит на сцене и в быту, но и в манере поведения - сдержанно благородной, аристократически ровной, полной благожелательства к людям.) "Самый социальный актер" Ленинградского БДТ. Так говорят о Лаврове. Этот тип артиста имеется в кинематографе и едва ли не в каждом нашем театре. Самые блестящие представители его - московские Ульянов и Ефремов, с которыми Лаврова связывает (с недавно умершим Ефремовым - связывала) близкая творческая и человеческая дружба. Однако имеются и различия. Сам себе главный режиссер, десятилетиями себя созидавший (как и разрушавший) Ефремов; рано, в сорок с небольшим лет потерявший вахтанговских учителей - Симонова и Захаву Ульянов - успехом, восхождением и становлением более всего обязаны собственным усилиям (и еще судьбе, случаю, удаче). Природно одаренный Лавров как фигура выдающегося масштаба - великолепное творение Товстоногова. Они - таинственней, непредсказуемей, стихийней. В нем - основательность и крепость, высокая исполнительская культура, неизменно соблюдаемый "класс", уровень игры, тщательность художественной проработки, а главное - широта диапазона ролей, неограниченность их ни социальным срезом общества, ни историческим временем, ни национальностью. В театре и кинематографе Лавров (как и Ефремов) переиграл великое множество "обыкновенных людей". Его политрук Синцов стал в нашем сознании полпредом войны, плоть от плоти "живых и мертвых", носителем тайны нашей победы. Подобно Ульянову (в молодости азартному, мощному, живописному) в своей собственной манере детальной характерности играл Лавров "народные роли" вроде шолоховского питерского слесарька, революционного балтийского матроса Семена Давыдова в "Поднятой целине" Шолохова. Там любование героем, восторг перед подвигом многотрудья, "святой" революционной веры в благо коллективизации уравновешивались трезвым видением ограниченности, безграмотности Давыдова - городского человека в чужой ему казачьей среде. Незлая, но и не без яда насмешка над незадачливым любовником шальной Лушки была пронизана печалью, предчувствием близкой гибели героя. Ни Ульянов, ни Ефремов никогда не были актерами зaпaднoевропейского репертуара. Поздний, зрелый, нынешний Лавров в великолепии греха, бездушия, позднего и бесполезного раскаянья, идеально стильно и глубоко жизненно, а главное - свободно, не превозмогая себя, сыграл Президента в шиллеровском "Коварстве и любви", переведя старую пьесу интриги, высокую немецкую мелодраму в жанр живой и кровоточащей трагедии. В телевизионной версии "Стакана воды" Скриба он исполнил роль любезного и умного, благородного и бесстрашного насмешника-интеллектуала лорда Болинброка с такой пластической грацией, в таких изысканных переливах интонаций, что старая Англия задышала с экрана, и оказались потревожены тени великих Болинброков прошлого - Николая Радина, Константина Зубова, Евгения Велихова... Лавров в БДТ нес основной груз современного репертуара, который тщательно собирал, стараясь держать "планку" высоко, Товстоногов. Бывшего спортсмена, неудачливого чемпиона Кима в поздней розовской пьесе "С вечера до полудня" (постановка даже не Товстоногова-старшего, а Товстоногова-младшего, Александра) невозможно забыть и сегодня - так мучился, бушевал, превозмогал себя этот несчастливый, но прекрасный и честный, при всей скромности положения - большой, а не ничтожный человек. В его молчаливом капитане второго ранга Платонове из морской пьесы Александра Штейна "Океан" оживала неисчезнувшая любовь к армии, к военным людям; была та человеческая значительность, врожденное (а не по должности) лидерство, в воплощении, показе которых Лаврову на сцене нет равных. Участвуя в постановках политических пьес в БДТ, Лавров несколько раз - и весьма достойно - сыграл Ленина. В кино, переиграв великое множество случайных эпизодических ролей в фильмах-однодневках, он побывал и вором-рецидивистом, и жертвой гулаговских времен Алексеем Лапиным ("Верьте мне, люди"), и демоном зла - композитором Пахульским ("Чайковский"); был контр-адмиралом, рядовым, колхозником, государственным деятелем, многократно - современным русским интеллигентом, опять-таки - Лениным. Со всей силой своей мужской неотразимости, под именем нетерпимого максималиста, фаната Башкирцева создал он образ гения отечественной космонавтики Королева в этапном для себя фильме "Укрощение огня". Но рядом с Товстоноговым Лавров совершенно состоялся и как актер русской классики. Там его вершины - грибоедовский Молчалин, чеховский Соленый, гоголевский Городничий, горьковский Нил, чеховский Астров. Георгий Александрович paно распознал в Лаврове, потом и всегда высоко ценил в нем не книжный, не заемный, самобытный и глубокий ум. Пронзительная и оглушительная новизна мысли отличает и соединяет классические роли актера. Со змеиной полуулыбкой на устах, немногословный и бесшумный, секретарь Фамусова являлся на сцену фигурой значительной, почти угрожающей. Так был неглуп, так потаенно, упорно ждал своего часа. Так верил в собственное превосходство "плебея" над природными барами - баловнями судьбы; так насмешничал, почти издевался над влюбленным мечтателем Чацким. В его Соленом проступало не только портретное (через мастерский грим) сходство с Лермонтовым. В недалеком пехотном капитане, подтянутом офицере-строевике жила, болела лермонтовская драма отверженности, мука изгойства. Мир духовных, благородных, красивых людей оказывался недоступен. "Барону было можно", а ему, Соленому, нельзя. Комплекс неполноценности, нестерпимая обида отверженного, вульгарная зависть к допущенным и избранным, в обыкновенном, заурядном человеке рождали чудовище. Но боль, но страдание, но любовь к Ирине были подлинными. В Городничем - Лаврове чувствовался надрыв ужаса перед Возмездием. Первая легендарная гоголевская фраза: "Я пригласил вас, господа..." - звучала почти рыданьем. Катастрофа униженности, окончательной раздавленности подступающего безумия, к которому Городничий шел весь спектакль, разверзалась в финале. В новом Ниле - Товстоногова и Лаврова ("Мещане") жила радость освобождения от липких уз мещанского дома; предвкушался канун бегства - исхода в большую жизнь. Этот Нил был умен, деятелен, здоров, душевно весел, охвачен сильной страстью к тихой Поле. Но оказывалось, что связь с "мещанами", с привычной средой оборвать непросто. Оттуда, из совместно прожитых лет, рожденное отравленным воздухом бессеменовского дома - великое презрение Нила к людям, его ницшеанская (или автора, Горького?) жестокость будущего революционного пролетария к слабым. А доктор Астров Лаврова - физически полон сил, вожделеет красоты, с зрелой мужской страстью тянется к сонной Ундине - Елене Серебряковой, по инерции - энергичен, но человечески - кончен. Лавров едва ли не впервые в истории знаменитой чеховской роли играет совершенного циника. Как и раздавленному судьбой неврастенику дяде Ване, Астрову - красивому, талантливому, крепкому человеку, отныне предстоит одно - уход в тень, в забвение, в ничто. Всматриваясь в эти, теперь уже давние гримы, выраженные, непохожие друг на друга, отчетливые до резкости, невольно думаешь о том, как много неверного, неточного было написано о Лаврове. Товстоногов растил и вел его как характерного артиста, в котором (по-вахтанговски) слышался отзвук трагедии. Его природные данные были богаты, обильны, разнообразны; его голос благородного тембра был слишком звучен, слишком наполнен вибрациями и обертонами, чтобы становиться Лаврову актером скромного, приглушенного, "жизненного" звучания. И "внутренним перевоплощением" (как писала критика 60-х годов) он никогда не ограничивался, хоть и не являлся "лицедеем" в полном смысле понятия. Уже в ранних ролях Лаврова, и солнечных володинских и розовских мальчиках, в том, как празднично дурил на сцене, увлекая всех в молодое веселое действо, его Борис Прищепин ("Когда цветет акация" Винникова), и в том, как легко играл словами и движениями, дразнил, мистифицировал, обращал в разум взрослых "дядю" и "тетю" - Тамару и Ильина его Слава в "Пяти вечерах" Володина, присутствовал театр, обилие театра. По возрасту и опыту, принадлежности своей к товстоноговскому "живому академизму" Лавров был другой, чем его московский двойник в почти тех же самых ролях Лелик Табаков, но театральное, стихия игры, талантливого и легкого притворства в молодости, безусловно, связывала их. P.S. Сегодня видно, как устал Лавров, взваливший на себя тяжесть руководства БДТ после Товстоногова, муку постоянного сравнения с ним. Не обещая "рая", он дал осиротевшему БДТ покой, достоинство, порядок. Заката? Или паузы перед возрождением? Покажет время. Петербург сегодня так далеко от Москвы. Я не видела последней премьеры "Перед заходом солнца". Говорят, что Лавров играет Маттиуса Клаузена великолепно. Я рада, что видела его Пимена в странном спектакле БДТ "Борис Годунов". Знаменитый монолог рвался, распространялся на весь спектакль. Но такое счастье было, когда вопреки всему прорывался пушкинский текст, гармонично и музыкально звучал знакомый голос актера, торжествовало великое слово. 15.09.2000 Вера Максимова |
    
|
Сайт создан в системе uCoz