|
( Статья от 05.06.2007. Невское время) «Невское время»: Свет его души ОН УШЕЛ от нас – и словно померкло солнышко, потому что был не только хорошим актером, но и очень светлым человеком. Причем высокая чистота души, абсолютная порядочность сочетались у него с большой внутренней силой – не зря же все годы после Товстоногова БДТ держался на нем, Лаврове. Даже особая единица измерения у коллег появилась – «один Лавр»! ВПЕРВЫЕ я к нему пришел в 1959-м, после премьеры изумительных «Пяти вечеров», где на сцене, кроме Зинаиды Шарко, чудодействовали две супружеские пары: Ефим Копелян с Людмилой Макаровой и Кирилл Лавров с Валентиной Николаевой. Тогда, сорок восемь лет назад, в его гримерке и случилось наше первое интервью. В последующие годы мы там встречались много раз, но однажды, когда Кирилл Юрьевич прихворнул, а материал для газеты требовался немедленно, артист предложил встретиться дома, на Мичуринской. Уже в самом конце делового разговора Валентина Александровна принесла семейный фотоальбом, открыв который, я мигом окунулся аж в начало 1950-х, потому что на снимке они оба были молоденькие, веселые – на первомайской демонстрации в Киеве... В Киев Лавров приехал издалека. Когда в его детство ворвалась война, школьную парту сменил на токарный станок и, лишь выпала возможность, ушел добровольцем в армию. Далее – авиаучилище, потом пять лет на Курилах. (Однажды Кирилл Юрьевич поведал мне про Курилы: «Как раз под Новый, 1948-й заступил в караул. Задувал могучий норд-ост, бешено крутила вьюга, совсем рядом ревел Тихий океан. Вот под такую музыку, в одиночестве, одним из самых-самых первых в стране, встретил Новый год. И от необычности ситуации мысленно сочинил в ту ночь стихотворные строки, которые никогда и никому не решусь процитировать».) Именно там, в летной эскадрилье, он понял, что не в силах изменить фамильной традиции. Правда, в театральном институте учиться не довелось. Первая роль – там же, в глухом гарнизоне, на самодеятельной сцене, в симоновской пьесе. И когда после поступал в киевский театр, перед худсоветом читал стихи тоже любимого Константина Симонова. Надо же такому случиться, что спустя годы именно Симонов (который увидел Кирилла на сцене БДТ в спектакле по своей пьесе «Четвертый») предложил молодому актеру в кинофильме «Живые и мертвые» главную роль, после чего на Лаврова обрушилась всесоюзная слава. (Вспоминается одна деталь из моей давней беседы с Константином Михайловичем. Когда я поинтересовался, почему на роль Синцова писатель выбрал именно Лаврова, который по своим чисто внешним данным портрету героя, обрисованному в романе, вроде бы не очень уж и соответствует, Симонов улыбнулся: «Да, в книге Синцов – длинный, долговязый, а Лавров – среднего роста, но, пожалуй, все-таки лучше актер хороший, чем длинный».) *** ТО, ЧТО ОН – актер хороший, питерские театралы тогда, в середине 1950-х, поняли быстро. А Лавров, когда вскоре БДТ возглавил Товстоногов, ощутил: какое же ему выпало великое везение – обрести такого наставника, такого Мастера! И действительно: все его главные свершения дальше случились под началом Георгия Александровича... Вот на фото – его Платонов из «Океана» по пьесе Штейна. Помню, самым первым впечатлением было: «Ну и педант, ну и сухарь!» А потом (сначала смутно, но от реплики к реплике, от паузы к паузе) все яснее ощущалось, что за внешней сухостью моряка – страстность мысли, одержимость идеей, даже душевная тонкость... На другом фото – человек с холодными глазами, немного брезгливым ртом и высоким лбом, на который как бы нечаянно упала треугольная наполеоновская челка. Этот спектакль по тысячу или более того раз уже ранее поставленной комедии Грибоедова тогда явился для нас потрясением и даже актуальнейшим действом, а самым главным открытием товстоноговского «Горя от ума» стал именно вот этот, что на фото, Молчалин в исполнении Лаврова. Честно говоря, лишь тогда я вообще впервые понял пьесу, которую когда-то «проходил» в школе. Ведь как объясняли нам Молчалина на уроках литературы? Как играли его в многочисленных театрах? Жалкий подхалим – и только. Но в таком случае непонятно, за что же подобного человечишку могла полюбить Софья? А если Софья способна на высокие чувства к лизоблюду, то как мог отдать ей сердце Чацкий? И вот теперь Лавров все поставил на место. Его Молчалин был вовсе не жалок, а наоборот, грандиозен! Угодничая, он спины не гнул – этот умный и зловещий маленький Наполеон, который только еще готовится к будущим сражениям, но уже предвидит свое торжество. Да, такого Софья полюбить точно могла! Потом, в жизни, эти молчалины, пронзительно предвосхищенные актером сорок пять лет назад, эти бездуховные «деловые люди», молодые, образованные циники, равнодушно переступая (если «надо») через трупы знакомых, друзей и даже иногда родных, стремительно делали свои вожделенные карьеры. Их и сегодня, увы, полным-полно... Еще снимок – бледное, сумрачное лицо; резкий излом бровей, усиков; мраморный лоб... Что-то в нем неуловимо напоминает Лермонтова. Но не возвышенный образ Поэта, который храним в сердце, а как бы его портрет, выписанный с ремесленной тщательностью каким-нибудь дилетантом. Таким был у Лаврова в чеховских «Трех сестрах» штабс-капитан Соленый – позер, вообразивший себя «посланцем рока», одиноким романтиком, лермонтовским героем, которому между тем ничего не стоит загубить чужую жизнь... Все дальше я перелистывал альбом: открытый сердцем Нил в «Мещанах»; гоголевский Городничий, которому не занимать ума, хотя страх и застлал глаза; чеховский доктор Астров с его поздним, горьким прозрением; Иван Карамазов из старого пырьевского фильма – этот истязавший себя совестью экранный герой Кирилла Лаврова в своем трагизме был тоже крупен, могуч... *** МЫ КАК-ТО быстро ощутили: если на сцене или экране Лавров, мелкого разговора вообще быть не может. Сама личность актера не располагала к чему-либо второстепенному, проходному. И наверное, совсем не случайно в его «послужном списке» оказалось немало героев, так или иначе связанных с темой революции. Сегодня, когда мы бурно переосмысляем историю отечества, иной взгляд возникает и на те события, что случились в октябре 1917-го и позже. Но Лавров – сын своего времени, и он всегда стремился это время выразить честно, именно так, как тогда его понимал. Вот почему, допустим, его матрос Швандя или Семен Давыдов в своей революционной убежденности были вовсе не примитивными «братишками», а нормальными живыми людьми – с их страстями, ошибками, болями. И вовсе не случайно то, что, когда БДТ поставил спектакль «Правду! Ничего, кроме правды!», рассказывающий, как на втором году советской власти в США «судили» Октябрьскую революцию, роль «От театра» в нем исполнял именно Лавров. Находясь в зале рядом с нами, он вмешивался в ход действия на сцене, иногда его останавливал, вступая в трудный диалог с людьми из прошлого. Хорошо помню: хотя Лавров, без сомнения, знаком в зале был каждому, все мы в те минуты меньше всего воспринимали его как любимого, популярного актера. Да, в те мгновения этот человек – в строгом темном костюме, с легкой сединой в волосах – прежде всего был одним из нас, нашим современником (как ныне выяснилось, не во всем правым), нашим чрезвычайным и полномочным представителем в том непростом разговоре. И ведь его «ленинские» театральные и экранные работы тоже отнюдь не вызывали нашего протеста. Наверное, потому, что никогда не было в его Ленине ничего ходульно-традиционного: этих давно известных, зачастую почти опереточных жестов, этой бьющей в уши «сверхкартавости». Зато были – боль, жесткость, трагизм судьбы... *** НАВЕРНОЕ, совсем не случайно не только Иван Карамазов, но очень многие его герои были щедро наделены СОВЕСТЬЮ – и уже упоминавшийся Платонов из «Океана», и Сергей из «Иркутской истории», и Тулупов из «Трех мешков сорной пшеницы», и Дугин из «Рядовых»... Их нравственность – благодаря ЛИЧНОСТИ ИСПОЛНИТЕЛЯ – обрела особую силу и обаяние. И к нему самому всегда тянулись люди – за советом, за поддержкой, за помощью. И коллеги, и избиратели – ведь Лавров к своим депутатским обязанностям никогда, даже в самые «застойные» годы, формально не относился. Впрочем, уверен: он и без депутатства все равно постоянно бы за кого-нибудь хлопотал, что-то для кого-то выбивал (вот, кстати, и мне помог решить «квартирный вопрос») – во имя простой человеческой справедливости. И совсем не случайно, что когда театр остался без Георгия Александровича Товстоногова, в это очень трудное для БДТ время осиротевшие актеры попросили именно Кирилла Юрьевича возглавить коллектив... *** НЕ БУДУ перечислять высокие должности, которые он занимал в театральном мире, его звания и награды. Он сам никогда их не выпячивал, а иногда над ними даже слегка иронизировал. Помню, например, как Кирилл Юрьевич хохотал у веселой стенгазеты, выпущенной коллегами по поводу присуждения ему Ленинской премии. Там, в частности, были рядом помещены две фотографии (маленький, в кудряшках, Володя Ульянов и в таком же возрасте Кирилл Лавров), которые сопровождала подпись якобы самого героя торжества: «Как утверждает руководство, уже тогда в нас было сходство!» Вообще, чувство юмора было присуще ему сполна. И, допустим, когда в 1984-м любимый его «Зенит» наконец-то завоевал золотые медали, Лавров (кстати, бессменный капитан футболистов БДТ) под крышей СКК озорно спел победителям на мелодию, которая когда-то звучала в его спектакле: «За тебя, «Зенит», болею тридцать лет! Для меня другой команды в мире нет! В этом зале я признаюсь тет-а-тет: на тебе сошелся клином белый свет...» Да, он обожал улыбку, спорт, а еще – семью, друзей, хороших людей (как-то признался: «Никогда никого не предал, вообще ни разу не сподличал»), свою профессию, военные песни и... манты. *** КОГДА в конце прошлого года я узнал, что Кирилл Юрьевич тяжело болен, то на страницах «Невского времени» обратился к нему в стихах, которые потом переслали в больницу. Были там и такие строки: «...Любой актер у нас не лишний, но жизнь – покою поперек! Молю я Бога, чтоб Всевышний Вас обязательно сберег...» Но Всевышний, к великому нашему горю, его не сберег. Как больно... Да будет всегда с нами СВЕТ ЕГО ДУШИ! 05.06.07 Лев Сидоровский |
    
|
Сайт создан в системе uCoz