|
( Интервью от 26.02.2005. Радио Культура) «ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА» М. БАГДАСАРЯН - Здравствуйте, друзья мои, я с удовольствием представляю вам Кирилла Лаврова. Дело в том, что сегодня в Москве начинает свои большие гастроли Санкт-Петербургский Большой драматический театр имени Георгия Александровича Товстоногова. Сегодня вечером на основной сцене Московского Художественного театра будет показан спектакль Темура Чхеидзе «Маскарад». Сегодня и завтра. Именно этим спектаклем и открываются эти гастроли. Темур Чхеидзе - главный режиссер театра, а Кирилл Юрьевич Лавров - художественный руководитель. Итак, здравствуйте, Кирилл Юрьевич! К. ЛАВРОВ - Добрый день! М. БАГДАСАРЯН - Говорим последовательно о гастролях, о сегодняшней жизни БДТ, о вашей работе, о спектакле «Перед заходом солнца», который уже был в Москве, любим Москвой и снова приехал, и о вашей работе и о вашей роли, которую вы играете в этом спектакле, о роли Клаузена. Итак, сначала представим все гастроли. Что включили, почему именно эти спектакли, что хотели показать, что имели ввиду? К. ЛАВРОВ - Ничего, собственно, особого мы не имели ввиду. Это спектакли, которые идут у нас, в нашей каждодневной, так сказать, деятельности в городе, в Петербурге, и мы взяли просто, ну вот 12 или 13 дней, которые мы будем в Москве играть эти самые названия - 13 дней могли бы идти и в Петербурге. Тут ничего такого особенно сверхъестественного нет. Мы старались взять те спектакли, которые на наш взгляд более всего выражают состояние сегодняшнего нашего театра. Специально мы ничего не делали для Москвы. Конечно, мы приехали с волнением, потому что в столицу все всегда приезжают с волнением, и такая система творческих отчетов, которая была раньше, она в душе у каждого существует. Потому что Москва - это столица не только государства, но и в какой-то мере театральная столица. Поэтому, естественно, мы, зная требовательность и в то же время радушие московских зрителей (кстати сказать, москвичи гораздо радушнее, чем петербуржцы, которые более сдержаны в выражении своих реакций, они более спокойны, в Москве больше такого внешнего выражения восторга, если что-то нравится)… М. БАГДАСАРЯН - Вам его не хватает, этого внешнего выражения? К. ЛАВРОВ - Нет, вы знаете, мы привыкли, мы же играем для своих зрителей и не можем пожаловаться на нелюбовь к нашему театру. У нас, слава Богу, полные залы. К нам ходят, нас любят, у нас есть уже целые поколения зрителей, которые воспитывались на спектаклях наших театров, и они остались нам верны по сей день, но все равно каждый новый город, в каждом городе существует какая-то своя определенная такая тонкость, которую учитывать в общем-то не нужно, но быть к ней готовым актер должен. Вот, а московская публика, она очень радушная, очень какая-то открытая в своих проявлениях, и это приятно, это радостно. М. БАГДАСАРЯН - А есть какие-то вещи, которые настораживают? К. ЛАВРОВ - Да нет, вы знаете, ну хотя бы тот факт, что уже за долго до начала гастролей практически все билеты на наши спектакли проданы, на все спектакли... М. БАГДАСАРЯН - Все объясняет. К. ЛАВРОВ - Это все объясняет. Театр наш в Москве любят, слава Богу. Когда бы мы не приезжали. И еще при Георгии Александровиче Товстоногове, естественно, когда театр очень, так сказать, гремел на весь мир и уже после Георгия Александровича… Вот последний раз мы были на гастролях 4 года тому назад. Мы выступали на сцене Малого театра и тогда не могли пожаловаться на отсутствие интереса или какую-то прохладность. Очень нас тепло, горячо принимали, и мы были очень довольны этими гастролями. А чего остерегаться? Остерегаться, я думаю, можно только одного, - злой критики. Она будет, конечно, наверняка, и я очень не хотел бы, чтобы мои артисты как-то очень болезненно это принимали. Это естественное дело. Тем более, современные молодые критики склонны к такому острому слову. И во имя этого пишутся и статьи и так далее и так далее. Ну это нормально. М. БАГДАСАРЯН - А какое может быть противоядие? К. ЛАВРОВ- Противоядие только одно - сжать зубы и продолжать делать свое дело. М. БАГДАСАРЯН - Вы сказали «мои артисты», так словно вы перестали быть действующим актером. Вы именно так реагируете и так всегда реагировали на критику, сжав зубы и делая свое дело? К. ЛАВРОВ - Ну, я всегда старался себя к этому приучить. Приучить. Должен сказать, что в мои преклонные годы мне в конце концов это стало удаваться. Знаю некоторые фамилии, уже готов к тому, что читать это вообще не надо… Это можно прочесть, а вот это нужно прочесть, здесь может быть что-то интересное и полезное, чем мы можем воспользоваться при работе. А что-то вообще не нужно читать. Ну... М. БАГДАСАРЯН - Мудрость приходит ценой молодости, Кирилл Юрьевич? К. ЛАВРОВ - Да, наверное, наверное, наверное. Но, к сожалению или к счастью, у нас в театре не только старики, но есть и много молодых людей, и они как раз наиболее болезненно, естественно, реагируют на какие-то такие вещи. Но мы очень много говорим об этой стороне дела, потому что я надеюсь, что все-таки ничего такого страшного и никаких особых критических стрел в наш адрес не будет. М. БАГДАСАРЯН - Я думаю, что в театре, как в доме нужно, чтобы молодые, среднего возраста люди и старики жили под одной крышей, в одной квартире, в одном доме, и тогда и связи будут очень и очень тесными. Мне, например, не хватает моих бабушек и дедушек, мне они сейчас нужнее, может быть, чем в детстве. К. ЛАВРОВ - Нужно, чтобы не просто за твоей спиной были родители, а чтобы и за их спиной тоже продолжали оставаться люди. Мне кажется, что это очень, очень важно и поэтому, когда мы говорим о стариках, мы говорим о них с нежностью и любовью. И когда мы говорим о молодых, мы тоже говорим с нежностью и любовью о них. И, конечно, находясь где-то посередине думаем, что через нас пропускаются эти токи, да, идут? Но, к сожалению, иногда бывает так, что какие-то вещи, которые старики наши считали законом, сейчас ниспровергаются. Это все естественно, ничего нового. Ромен Роллан, я вот недавно перечитывал «Кола Брюньона», почему-то вдруг взял книжку и стал перечитывать. Так вот, этот мудрый, хитрый старик Кола, он говорит, что ничего не изменится, вот приходят солдаты к нам и уходят. Из этого войска пришли, обобрали меня и ушли. Придут завтра другие и тоже обберут, и никогда не будет ничего другого. Через 400 лет точно так же мы будем себя ощущать, и так же к нам будут приходить и оббирать. Так что, это все нормально. Меня только немножко всегда пугают такие высказывания: вот сейчас очень моден режиссерский театр, да? Власть режиссера достигла своего апогея . Уже сейчас режиссеры говорят, что им ни пьеса не нужна, ни артисты им не нужны, нужен режиссер, его идея. Автор нужен только для того, чтобы написать какой-то приблизительный текст, на котором он – Режиссер - будет строить свой спектакль. Актеры тоже нужны в этом же смысле, просто как материал. Ну было это все уже, ничего нового не будет. Повторяю, один прекрасный есть рецепт: надо сжать зубы и продолжать делать то, что ты считаешь нужным. М. БАГДАСАРЯН - Кирилл Юрьевич, итак «Маскарад» два раза, да? И вообще, если я правильно поняла, три спектакля Темура Чхеидзе «Маскарад», «Дом, где разбиваются сердца» и «Копенгаген». Вы обрели главного режиссера. Театр обрел главного режиссера, спустя столько лет ваша мечта осуществилась, реализовалась, воплотилась в жизнь. Наконец от кандидатуры Темура Чхеидзе снова вернулись к Темуру Чхеидзе. Случилось. К. ЛАВРОВ - А я от этой кандидатуры никогда и не отходил, в общем-то. С самого начала, Темур ведь был первым режиссером, которого я пригласил после смерти Георгия Александровича, после того, как я стал художественным руководителем. Он был первым режиссером, который пришел к нам в театр. М. БАГДАСАРЯН - А почему для вас это было естественным? Потому что некоторым образом театральный такой внук? Через учителей и учеников. К. ЛАВРОВ - Да, конечно. В какой-то мере, да. Потому что он, ну если так можно сказать, он одной группы крови с нами и исповедует тот же театр в общем-то, те же театральные принципы, которые исповедовал и Товстоногов и Михаил Иванович Туманишвили, у которого Темур учился. С одной стороны да, но с другой стороны я просто видел его спектакли. Когда он привозил еще в Ленинград, он привозил замечательные свои спектакли, когда они были с театром на гастролях у нас, я видел эти спектакли. Поэтому мне он очень нравился. С другой стороны, я конечно помню разговоры Георгия Александровича по поводу Темура. Кстати, Георгий Александрович его хотел пригласить к нам в театр поставить «Коварство и любовь». Но тогда это не состоялось из-за болезни Темура, и осуществить это удалось только после смерти уже Георгия Александровича, когда я предложил Темуру поставить... именно этот спектакль - «Коварство и любовь». Надо сказать, что этот спектакль мы привозили в Москву в свое время. Этот спектакль до сих пор идет у нас с бешеным успехом, полный зал и очень спектакль нравится, но, к сожалению, над ним уже тоже нависла опасность. Потому что все мы стареем, к сожалению, и все мы не вечные, и это беда театрального искусства вообще, что уходят со временем, должны уходить какие-то спектакли, даже на гребне какой-то определенной славы. М. БАГДАСАРЯН - Закроете спектакль? К. ЛАВРОВ - Ну пока, пока мы играем. Повторяю очень трудно, знаете, очень трудно перешагнуть какую-то вот эту грань. С одной стороны голова тебе говорит, что надо это сделать, а с другой стороны, когда выходишь на поклон и видишь восторженные лица и овации, то думаешь: может быть еще, может быть еще немножко, может быть еще продлить существование этого спектакля. Вот так же недавно у нас, уже год мы снимали «Дядю Ваню», товстоноговский спектакль, который пользовался до последнего огромным успехом. М. БАГДАСАРЯН - А играть уже нельзя. К. ЛАВРОВ - А играть - ну нельзя. Мы понимаем, что хотя находятся люди, которые говорят: «Никого не интересует сколько вам лет»,- все равно театр есть театр. Это не только любители и знатоки, которые могут оценить, а это и просто публика, которая шла мимо театра, купила билеты, пришла в театр. Они не являются, может быть, какими-то большими знатоками этого вида искусства и они, естественно, будут пожимать плечами, когда вместо там 45-летнего Астрова выходит 75-летний старик… Поэтому, в общем, время подходит, а оно все-таки диктует какие-то определенные меры, которые надо принимать. М. БАГДАСАРЯН - Кирилл Юрьевич, итак театр счастлив? Он обрел главного режиссера? К. ЛАВРОВ - Да. Я должен сказать, что вот с самого первого дня, после того, как Темур поставил у нас «Коварство и любовь», я с ним заговорил о том, что бы он сменил меня на этом посту. И этот диалог, вернее это даже скорее монолог мой, он продолжался с Темуром по сей день. М. БАГДАСАРЯН - Сколько лет, 15? К. ЛАВРОВ - 15 лет. В 1989 году не стало Георгия Александровича, в 90-м году Темур поставил спектакль. Должен сказать, что я очень благодарен, к сожалению, тоже покойном уже, Олегу Ефремову, потому что у Темура была договоренность с Олегом ставить во МХАТе у него спектакль. И я подошел к Олегу и говорю: «Слушай, ты понимаешь в каком положении мы оказались, потеряв нашего лидера? И мне очень нужен Темур…». И Олег, что бывает чрезвычайно редко в нашей театральной среде, проявил такое огромное понимание нашего положения и отпустил Темура, и он приехал к нам. И вот с этого момента он стал буквально нашим сразу человеком. Он как-то так легко и тактично, в силу его характера, он очень интеллигентный, очень тактичный человек, ну не говоря о том, что он очень талантливый режиссер и ничего не надо было ломать... Не надо было ломать актерских психологий каких-то, актерских принципов, потому что вошел наш человек и заговорил с нами на нашем языке. Это очень важно в театре. Потому что, когда приходит иногда режиссер, бывает очень талантливый, но исповедующий другую религию, другую театральную идею, и начинает все ломать под себя. И это всегда очень болезненно в театре происходит, часто кончается крушением театра вообще. В данном случае Темур вошел удивительно органично и так как будто бы он воспитывался в нашем театре и всегда был с нами. И по сей день вот все 15 лет он практически каждый год ставит у нас спектакль. М. БАГДАСАРЯН - А почему он не соглашался? К. ЛАВРОВ - Он не соглашался, ну я не знаю, почему он не соглашался, это все-таки человек, который очень глубоко связан со своей родиной. Связан в Грузией всеми корнями, у него там все родственники, у него там школа, у него театр, у него свои артисты, ну, слава Богу он там сейчас не главный режиссер, поэтому он там тоже что-то помогает, ставит, он не может бросить своих коллег в Грузии. У него там семья, у него Наночка, его жена, замечательная актриса, кстати сказать. У него там дочки, у него ну все, мама... Все у него в Тбилиси. А потом, кроме того, отказавшись от должности главного режиссера там и став просто очередным режиссером, ну он испытал, так сказать, все удобства этого положения. Ведь почему совсем не так легко сейчас найти именно главного режиссера? Потому что гораздо спокойнее, гораздо комфортнее быть очередным, ставить тут, там, туда поехал, сюда поехал... И свободен. Ни за что не отвечаешь, кроме своего спектакля. Ну, и все это вместе взятое вот привело к тому что он все эти 15 лет отказывался. Наконец в прошлом году, видимо он уже тоже понял, насколько крепко мы связались за эти 15 лет друг с другом, что и он уже не может без нашего театра. М. БАГДАСАРЯН - И вроде как и не главный, а все равно у себя дома. К. ЛАВРОВ - У меня-то была мечта полностью отдать ему все бразды правления. И я с этим предложением выступил. Согласившись стать главным режиссером он поставил условия и попросил меня, чтобы какое-то время я еще оставался художественным руководителем для того, чтобы ему смягчить этот переход, чтобы не было сразу такой коренной перемены. Ну и мне ничего не оставалось, как да, ну хорошо, ладно. Мне очень приятно, я просто заметил по его первым шагам в театре, с каким чувством долга и ответственностью он подходит к этому делу и это для него не пустой звук, что он стал главным режиссером, а он действительно хочет сделать все, для того чтобы театр в котором он работает, в котором мы все работаем, чтобы он продолжал правильное на наш взгляд движение. М. БАГДАСАРЯН - Кирилл Юрьевич, я хотела спросить, чуть возвращаясь туда к Темуру, когда вы сказали, что вы все 15 лет держали этот монолог, вы упрямый человек? К. ЛАВРОВ - Упрямый. М. БАГДАСАРЯН - А если бы он по-прежнему говорил нет, вы по-прежнему держали бы этот монолог? К. ЛАВРОВ - Нет. Я бы стал искать какой-то другой выход. М. БАГДАСАРЯН - Уже после 15-ти лет? К. ЛАВРОВ - Нет, я искал после, скажем, 10 – 12-ти лет сопротивления, я уже начал продумывать какие-то возможные другие ходы. М. БАГДАСАРЯН - Почему все варианты, я не спрашиваю, кого вы примеряли на роль главного режиссера, не подходили вам? Чего еще не хватало? Вот этой щепотки чего-то такого не хватало? К. ЛАВРОВ - Прежде всего, поскольку я сам пришел абсолютно демократическим путем, я настоял на тайном голосовании, когда ушел от нас Георгий Александрович и коллектив единогласно высказался за мою кандидатуру, письменно, в тайном голосовании. Поэтому мне уже некуда было отступать. Да, кстати сказать, я очень рад, что когда я принял решение и Темур согласился на должность главного режиссера, он поставил условием тайное голосование. И он также почти единогласно был принят коллективом, тоже тайным голосованием. Мне это очень понравилось. М. БАГДАСАРЯН - А что такое это тайное голосование? Это ваше волнение или уверенность? Что с вами тогда происходило? К. ЛАВРОВ - Отнюдь не уверенность. М. БАГДАСАРЯН - Вы хотели этой ответственности? К. ЛАВРОВ - Я - нет. Я ответственности совсем не хотел. Совсем я не готовил себя к этой роли. Это никогда не было каким-то пределом мечтаний моих и я никогда об этом даже не думал. Тем более, что я не режиссер и до сих пор считаю, что это ненормально, что актер руководит театром. Я считаю, что театром должен руководить человек режиссерской профессии. Но, вот возвращаясь к вашему вопросу, как я выходил из положения, когда Темур регулярно отказывался от моих предложений. Чего мне не хватало? Я, используя уже ставший привычным демократичный способ правления в нашем театре, все-таки всегда выносил этот вопрос, прежде всего на заседание художественного совета. А потом, кто бы это ни был, вот возник бы какой-то режиссер, который вместо Темура хотел быть главным режиссером - я бы все равно это вынес на собрание коллектива и все равно ему не миновать было бы тайного голосования. У меня ведь была альтернатива. Было очень просто. Я мог бы придти к Швыдкому и сказать: «Михаил Ефимович, дорогой, будь любезен, я подаю заявление, это ваш театр, давайте, кого хотите назначайте, мне все равно». И он бы нашел какого-то режиссера, наверное, который бы взялся за это дело. Но мне кажется, что наш театр достоин того, чтобы как-то своими собственными усилиями определить, кто ему нужен и кто ему не нужен. Ну и поэтому были такие моменты, когда я кого-то предлагал, художественный совет выражал, так сказать, большую обеспокоенность, не соглашался со мной, и эта кандидатура уходила. Уходила. Потому что я знал, что художественный совет для меня как лакмусовая бумажка, если, если они в большинстве своем выражают какое-то недоверие, я знаю, что и на труппе произойдет тоже самое... М. БАГДАСАРЯН - А кто члены художественного совета? К. ЛАВРОВ - Главным образом наши старики. Ну, есть там и представители молодого поколения. Там и Толубеев, и Богачев, и Леночка Попова - у нас много. Я не могу сказать, что я очень часто обращаюсь к помощи художественного совета, но наиболее кардинальные вопросы для жизни театра я стараюсь с ними обсуждать. М. БАГДАСАРЯН - Хорошо. Вернемся к афише. Да? К. ЛАВРОВ - Да, вернемся к афише. М. БАГДАСАРЯН - А как появляются спектакли, как раньше появлялись? И как они появляются теперь, когда в театре есть главный режиссер? Непростая история с «Копенгагеном». К. ЛАВРОВ - «Копенгаген»... Принес мне Темур эту пьесу и я ее прочитал, должен вам сказать, с огромным интересом. Мне было интересно читать. Я представил себе, что это очень сложная пьеса. М. БАГДАСАРЯН - Вы знаете, да, что это радиопьеса? К. ЛАВРОВ - Да. Да. К. ЛАВРОВ - Тогда мне казалось, что к этой пьесе должна быть какая-то, так сказать, ну так, грубо говоря, подготовленная аудитория. Необязательно они должны быть физики, но, во всяком случае определенный какой-то уровень интеллекта должен присутствовать в зрительном зале. Кстати сказать, в этом смысле однажды я уже ошибся. Когда мы ставили «Аркадию» Стоппарда, мне тоже казалось, после чтения пьесы, что она рассчитана на достаточно высокий интеллектуальный уровень зрительного зала, и что вряд ли спектакль будет пользоваться успехом таким широким. И ошибся абсолютно. На спектакль невозможно достать билеты, он с огромным успехом идет у нас уже несколько лет. М. БАГДАСАРЯН - Вы легко признаете свои ошибки? К. ЛАВРОВ - Да. М. БАГДАСАРЯН - Всегда? Или с возрастом? К. ЛАВРОВ - Да не знаю даже. Да нет, пожалуй, я упрямый, но не до такой степени, чтобы упорствовать вопреки здравому смыслу. Я весьма критически отношусь к собственной персоне, стараюсь не терять юмора, по отношении к самому себе и поэтому я понимаю, что могу часто и ошибаться и какие-то неверные иметь представления... Если я вижу, что люди, вкусу которых я доверяю, мне говорят- нет, это плохо, это не годится, я понимаю, что ошибался. Такое вполне возможно. М. БАГДАСАРЯН - Вы прочитали пьесу «Копенгаген»… К. ЛАВРОВ - Прочитал пьесу «Копенгаген». Темур мне, значит, сразу предложил, давайте поставим этот спектакль? Это радиопьеса, как вы правильно сказали, поэтому она рассчитана на какое-то камерное звучание. На широкий большой зал с тремя ярусами это сложно, поэтому мы на этом спектакле ограничиваем продажу билетов только партером. Вот только партер сидит, такая вот сравнительно небольшая аудитория. М. БАГДАСАРЯН - В этой истории нужно быть собеседником. К. ЛАВРОВ - Собеседником, совершенно верно. Совершенно верно. И уже сейчас у нашего спектакля есть огромное количество поклонников и людей, которые уже по несколько раз смотрят этот спектакль. Ну, мне кажется, что это и заслуга Темура и пьесы, которая заключает в себе внутреннюю интригу и пружину, и твердость такую. И бесспорно, как мне кажется, очень хороший актерский коллектив там работает. Там всего три человека- это Олег Басилашвили, Валерий Дегтярь и Мария Лаврова, всего три человека, но они очень четко, так сказать, несут и авторскую мысль и режиссерский замысел и создаются характеры живые, несмотря на такую вот камерность. За этим встает очень большой мир и той военной Европы и всех тех дел, которые совершались, о которых мы ничего не знаем... Уже потом мы все узнали, и почему Гейзенберг приезжал туда и все остальное. А потом, мне уже наплевать на всю эту физическую конкретику. Мне интересно следить за этими характерами, следить, что же происходило там и почему и как. В общем, эта интрига, мне кажется - она в спектакле существует. 26.02.05. Марина Багдасарян |
    
|
Сайт создан в системе uCoz